Четвертый том кончится - и как жить

[dao_nyxa]

Петя Ростов в ночь перед сражением - это я перед первым марафоном. Долохов, повторяющий над телом убитого Пети "Готов" - как будто с удовольстием - это я в пять лет, смотрю трех мушкетеров и смеюсь, когда умирает Констанция: плакать - стыдно. Пьер, делающий вид, что не заметил взгляда Платона Каратаева, которого сейчас застрелят - это я (со многими близкими и любимыми, без подробностей); весь Пьер в плену, с французским судом, с прозрениями о счастье и о единстве всего, с маршем по грязи израненными ногами - это я.

Месяц верной радости, когда каждый вечер зажигаешь свечи и встречаешь тех же любимых людей, узнаешь о них новости - подходит к концу, они вот-вот уйдут и не расскажут мне больше ничего. Невыносимо думать, что снова придется то и дело знакомиться  с новыми, глупыми, чужими, ненужными; а самый ужас, что их зовут всякий раз как-нибудь эдак: то Петр Никодимыч, то Нифантьев - и это одно и то же лицо оказывается. Можно попытаться еще раз врубиться в Пруста - это было бы надежно и надолго, но, чую, не по Сеньке шапо. Керуак нас всех спасет, а если нет - остаются только беговые журналы и Direct matin.

Comments

[dao-nyxa.livejournal.com]

Вот я не знаю, хочется ли мне продолжать линию классиков - хочется, чтобы было не менее правдиво, вот что, пожалуй. И как-то углубить и закрепить ощущение толстовского буддизма-фатализма, или как оно называется. Сартр м.б. и пойдет - смутно помнится, у него не голые умствования, а мальчик, ворующий фиги и проч - но, боюсь, это в другую несколько степь.